Смерды полезли за грамотками.
Хм, здорово. То людей искал, а то сами пришли.
— Чего вам у старых хозяев не жилось, не работалось?
— Дык, обижали сильно. Ты вон, почитай, деревню заново отстроил, люди в хороших избах живут, от голода не пухли, никто не помер, а неурожай о прошлом годе везде был. Возьмёшь?
— Рыбаки есть?
Вперёд вышел рябой мужик.
— Я с отцом всю жизнь рыбу ловил.
— Семья большая?
— Семеро детей.
— Беру. Избу не дам — нет пока свободных. Подойдёшь к Андрею, он тебя поселит. Хочешь — сам строй, лес дам. Хочешь — жди, пока плотники поставят.
— А лодка, сети?
Вот заморока.
— Андрей, подбери ему лодку, сетей купи. — Я повернулся к рыбаку: — С этого дня — на два года в холопах; половина улова за жильё, лодку и сети — моя, вторую половину можешь сам скушать, а можешь на постоялый двор продать — вон он стоит. Устраивает?
— Добро, согласен.
Остальные были крестьянами. Мы с Андреем определились — кому где жить и что делать. Уговор со всеми был половинный; половину от выращенного урожая холоп мог продать, половину — отдать мне.
Снова в деревне застучали топорами плотники. По моим прикидкам, для того чтобы обработать землю и обеспечить постоялый двор продуктами, надо было ещё пять-шесть холопов, но и тем, что пришли, я был рад.
И тут как гром среди ясного неба — сборы боярского ополчения. Дел полно, можно сказать — невпроворот. Чего ещё государь удумал? Одно утешало — Андрей приобрёл опыт, умело управлялся с деревней, Семен с умом и осторожностью держал постоялый двор, ну а за свой городской дом я был спокоен — там была жена. А ведь, бывало, слыхал от бояр о воровстве приказчиков. Вернётся боярин из похода, что длится три месяца, а то и полгода — и что видит? Приказчик его сбежал с доходом от поместья, холопы с голодухи разбежались, дом растащили лихие люди, не оставляя иногда и стен. Поэтому честные, разворотливые люди — в большой цене, их надо было взрастить.
Пока собиралось ополчение, я стал припоминать историю. Мамочки мои — да никак государь Смоленск брать решил? Его осада длилась месяц, если мне не изменяет память. И армию государь собрал великую — около восьмидесяти тысяч ратников — с пушками в обозе, с пищалями. Летом собираться — не зимой. Корм лошадям брать не надо — кругом луга зеленеют, шапки да тулупы не нужны — и в поддоспешнике жарко. Снег на костре топить не надо — в любом ручейке зачерпнул воды и пей. Едешь на коне — вокруг красота, всё зелёное, жаворонки в вышине заливаются.
У Пскова мы встретились с великокняжеским войском. Бросился в глаза государев стяг — чёрное полотнище с Иисусом Навином, попирающим солнце.
Мы присоединились к лагерю, но от государева шатра стояли далеко. К нему только воеводы земель ходили, любопытных же отгоняли рынды — в белых одеждах, с серебряными топориками — вроде телохранителей, только мне показалось, что топорики эти уж больно бутафорские. Ежели посягнёт кто на жизнь государя, ими можно разве только муху прихлопнуть. Инда ладно — кто посмеет среди многочисленного воинства руку на государя поднять? Безумец только или самоубийца. Все перевороты государственные приближёнными вершатся, интригами да ядами в кубок вина. А впрочем — был в истории не один случай, вспомнить хотя бы смерть бедного Павла.
Что-то меня не в ту сторону потянуло.
Я проверил, как устроились мои ратники — те уже срубили себе шалаши и разводили костёр. Поход-походом, а кушать надо.
По лагерю засновали гонцы, поместные воеводы потянулись к государеву шатру. Часа через два они вернулись и теперь собрали бояр. Как я понял, будут ставить задачу. К своему изумлению, рядом с боярином Плещеевым я увидел князя и государева конюшего Овчину-Телепнёва-Оболенского.
— Представляю вам князя. Вологодское ополчение вместе с тверскими ноне под руку княжескую отходит. Ему и слово.
Князь обвёл глазами бояр. Я в этот момент наклонил голову, скрывая лицо под тенью шлема. Не хватало только, чтобы князь меня узнал. А пуще всего — имя и фамилия у меня другие. Вдруг подлог вскроется? Я-то знал, что я не боярин, я из другого мира. За такие вольности с документами можно и на плаху попасть. Впрочем, против княжеского слова у меня документ от церкви. Одно другого стоит.
Я стал вслушиваться, о чём ведёт речь князь. Он в общих чертах рассказал, как планируют взять Смоленск. Пушкари будут выдвигаться вперёд, ближе к крепостным стенам, под прикрытием бревенчатых щитов. Мы же должны держать в осаде восточную часть города. За другие участки кольца осады отвечают полки иных русских земель. Восток — это хорошо. Если придёт подмога, то основной удар нанесут с запада, с польских или литовских земель. И то — Смоленск завсегда был исконным русским городом.
Утром лагерь выглядел, как растревоженный улей. Во все стороны сновали государевы гонцы. Собирались, седлали лошадей и уезжали на отведённые места боярские ратники.
Мы спешно доели кулеш из котла; вестимо — воевать с пустым брюхом плохо, собрали скромные пожитки, оседлали лошадей. Ждали только сигнала. Невдалеке я увидел Никиту Тучкова, помахал ему рукой. Подскакал со свитой князь Даниил Щеня.
— Выдвигаться всем, чего телешитесь?
И умчался. Мы поднялись в сёдла, хрипло завыла труба, и мы в походном порядке покинули лагерь.
Вот и Смоленск — весь как на ладони. Грозные, высокие стены, из бойниц глядят стволы пушек, наверху стены блестят под лучами летнего солнца доспехи защитников. Твердыня. Такую если и возьмём, то кровушки прольётся немало.